Гордость.
--------------------
Автор – Сабл;
Фэндом – ориджинал;
Рейтинг – R. Слэш, хентай;
Размещение - только с моего разрешения, но проде и так можно. Превед =);
Авторские права мои с потрохами.
-------------------------------------------------------

1. Одиночество.

Демоны Пятого уровня ненавидят любовь, дружбу, и доверие – то, что по их понятиям делает воина никчёмным куском мяса.
Животная похоть – вот и все их «любовь» и «привязанность». Допускается иметь постоянного партнера, но и тут существуют свои условия и правила.
Естественно, что Александр - изгой в обществе Пятых. Как же так – сильнейший после Барона демон, его правая рука, и посмел влюбиться в смертную женщину! Настоящая любовь, чистая, искренняя! Позор для всего Пятого уровня!
Но Александру никто не посмеет и слова сказать – хочешь или нет, ранг надо соблюдать. Никто даже не попытается поднять руку на его жену – тогда никакой быстрой смерти ждать не придеться, а на защиту Барона стал бы рассчитывать только полный идиот.
Даркфлаер спускает Александру практически всё. Причина всем отлично известна, но никто в здравом уме не посмеет упомянуть её вслух, и тем более, никто не вздумает перечить Барону. Алекс, пусть и нарушил все правила своего рода, нужен ему. А ведь мало того, что он предпочитает общество простой смертной, так еще и – вот больший позор! - якшается с этими Четвертыми! Алекс и их Верховный водятся так, будто друзья лучшие, хотя на самом деле имеют друг на друга хороший зуб. Александр даже когда-то за Шевалье Четвертого ухаживал, за этим выродком Химэ, бывшим смертным, жалким подобием демона! За такое душу уничтожить мало, но силы и право на это имеет только Барон.
Демоны других уровней отмечают, что Пятые похожи на детей. Видят только то, что хотят видеть, ненавидят то, что не понимают. Наипримитивнейший и глупейший подход к жизни. Но в то же время никто не вздумает недооценить Разрушителей.

2. Вражда.

Сейчас между Пятыми и Четвертыми холодная вражда.
  Пятые, на взгляд Развратников – варвары и животные, лишенные какого-либо намёка на интеллект. Глупые твари, живущие инстинктами, не более. Демоны Четвертого уровня ценят ум, хитрость, изворотливость. Пятые же, как они считают, до примитивизма прямолинейны и незатейливы. Вдобавок, у Развратников строго противоположное отношение к любви и привязанности. Разрушители же глубоко презирают бывших союзников, «скатившихся до уровня дрянных ангелов».
Их Верховный, Акиё оступился того дня, когда вновь встретил Серпенсеру – свой меч, свою дорогую и верную боевую подругу, кою потерял после Восстания. Возможно, Серпенсера являлась единственным существом, которое Найтария втайне ото всех искренне оплакивал.
То, что с её возвращением Акиё изменится, знали абсолютно все. Ведь изначально по своей природе Четвертый вовсе не жесток и не кровожаден. Это лишь временное помешательство, вызванное одиночным заточением. Никто, даже Первородный дьявол, не в силах вынести потерю единственного столь дорогого друга и миллионы лет полнейшего одиночества, оставшись собой.
Когда время наконец-то вышло, Пятые только фыркнули с глубоким пренебрежением:
- Велика трагедия!
Да как будто им кто-то нужен! Уходит Акиё, уходят его Четвертые – и пожалуйста!
Пятые не держат союзников, не привязываются к ним, как и положено по негласным правилам. Разрушители и Развратники – случайные попутчики, они просто шли по одной тропе. А потом попалась развилка, и каждый направился в свою сторону, не обернувшись, не сказав ни слова, ничего не почувствовав. Это более чем естественный ход событий, ничего особенного.
И сейчас никто из Пятых не вспоминает с ностальгией или грустью, что когда-то Четвертые были союзниками. Только с глубоким пренебрежением.
Один Даркфлаер люто ненавидит Акиё. И дело тут вовсе не в выборе Найтарии, не в непонимании. Причина известна только Кастаманте, Мефистеро, и самому Четвертому. Ежели кто из обычных демонов знает, то молчит под страхом смерти.

3. Ненависть.

Инициатором охлаждения отношений являлся Четвертый.
  С возвращением Серпенсеры он начал избегать пока еще союзника, говорить с ним не так нагло и распущенно, как раньше, а холодно, подчеркнуто-вежливо. Встречались они всё реже.
Флаерс оставался неестественно равнодушным - он верен своим принципам. Уходит Найтария – и Свет с ним. Правильно говорят подчиненные, никто не держит. Не велика трагедия.
Всё шло гладко до того дня, когда Акиё пришел к Даркфлаеру, чтобы сказать «прощай», и поставить жирную точку в отношениях.
Уже тогда Четвертый смотрел на Пятого со смесью холода и лёгкого презрения, в полной мере почувствовал, как далеки они друг от друга. Тогда же между ними начала зарождаться стена, кою не разрушить во веки веков.
Отстраненно дьявол Разрушения отметил, что из взгляда самых прекрасных на свете глаз полностью пропали хищное безумие, презрение ко всему живому, дикая похоть. Он стал до омерзения спокойным, ясным, даже мягким. Как у какого-то ангела, со внезапной лютой яростью подумал Пятый.
«Как у дьявола может быть такой взгляд!?» – мимолетная мысль, утонувшая в заволокшей разум мутной пелене.
  Много раз во снах и памяти Флаерс возвращался к тому моменту. Зло и яро он ругал и ненавидел себя за то, что не сказал Найтарии всего одно слово – «убирайся». Слово, которое, возможно, могло бы всё спасти. Быть может, отправь он Акиё восвояси, всё сложилось бы иначе.
Оба совершили ошибку, но кто большую? Пятый, пусть даже не отдавая себе отчёта, нарушил то правило, по которому запрещено привязываться – уходит, и скатертью дорога, не уподобляйся жалкому смертному, не пытайся удержать, тебе это не нужно, ты должен жить только ради себя. А Четвертый одним своим визитом подлил масла в огонь собственничества Флаерса.
Да-да, собственничества. Смутно и незаметно для самого себя, Даркфлаер, привыкший к Найтарии почти до запретной для Пятых черты, в душе полагал, что Четвертый ну просто не имеет права покидать его, и «законное место» Найтарии – рядом с ним, с Пятым. Отказ наконец-то поверить в правду, секундная растерянность, подчинение мимолетному, испепеляющему все преграды порыву.
Подобно заблудшему над лютой и непроглядной метелью фениксу,  в голове метались неестественно чёткие для такого состояния мысли: «не смей от меня уходить! Ты не имеешь права! Ты мой, только мой!». Доведенный яростью до грани, до помутнения рассудка, Даркфлаер прохрипел эти слова на ухо Четвертому, отпустив его искусанные губы.
Шокированный поведением Флаерса, и не сопротивляющийся грубым поцелуям, Акиё тут же пришёл в себя. В его глазах полыхнула ледяная ярость. Она и отрезвила Даркфлаера – хватка ослабла, в затуманенном взгляде мелькнули шок и растерянность.
Сдержанности Четвертого хватило, дабы не высказать Флаерсу всё, что он о нем думает. Акиё, глубоко вдохнув и выдохнув, спокойно произнес, наградив Даркфлаера ледяным взглядом:
- Не нарушай правила, которые сам же установил, Пятый, - в то же время Найтария прекрасно понимал, что теперь никакими словами дело не поправить.
За это Даркфлаер ненавидит Акиё. Вовсе не за то, что не сумел его удержать, не за то, что Четвертый ушёл от него. Только за то, что он сделал его слабым, сломал, заставил потерять голову. Пусть только на миг – наплевать.
Гордость Пятых несоизмерима с чьей-либо еще. Они никогда не прощают собственных слабостей, и тех, кто послужил их причиной. Ибо нет для Разрушителей большего позора, чем слабость, нет боле заклятого врага, чем тот, из-за которого она допущена. Оставить его в живых – значит, не уважать себя. Если Пятый допустил слабину, то он должен уничтожить её причину. Ежели это невозможно, как в случае с равным демоном или ангелом, он мстит. До последнего. И не успокаивается до тех пор, пока не превратит жизнь врага в кошмар.

4. Безразличие.

Ни для кого не являлось секретом, что некоторые Падшие, включая Кандидатов, уцелели.
У них остались крылья, кои, будучи высвобожденными, ненадолго, но существенно повышают силу владельца. Тем не менее, даже в полной форме, Падшие – ничто против полноценного демона или ангела. А потому никакого внимания они не стоят.
И Даркфлаера бывшая конкурентка интересовала не больше, чем льва – падаль. Какое ему дело то той, что боле не представляет никакой опасности? Если жива – Свет с ней, лишь бы не мешала.
Впервые они встретились холодным осенним утром, в парке, где Даркфлаер гулял с той же целью, что обычно и тянет всех дьяволов в мир живых – успокоиться и расслабиться, ибо даже Пятые прекрасно понимают, что от трезвой головы проку больше, и дурной тон, позволять эмоциям брать над собой верх.
Конечно, женщины обращали на него внимание – ведь Даркфлаер собой совсем недурен - но подходить не решались. Пусть дьяволы и демоны выглядят как самые обычные смертные, натуру почует любой. Нечетко, но и возникшей абстрактной тревоги хватит, чтобы отказаться от знакомства с этим хмурым и мрачным типом.
Поэтому когда его плеча мягко коснулись, Пятый испытал секундное удивление, замешательство, и даже ярость – вот слепые-то пошли! Но когда он раздраженно обернулся, все эмоции как ветром сдуло.
  Невысокая, стройная, хрупкая. Около двадцати с лишним на вид, миловидное скуластое лицо с мягкими чертами и острым подбородком, белая кожа – ангел с детской картинки.  Только пустоте в зелено-голубых глазах позавидовало бы сердце любого демона Смерти. Скрестив на груди руки, она смотрела на Пятого.
Даркфлаер промолчал. Он не испытал ничего – ни шока, ни удивления, ни замешательства, ни ярости. Почему-то такая встреча показалась ему вполне естественной.
«Она ни капли не изменилась,» - отстраненно подумал Флаерс, - «во всяком случае, внешне».
- Здравствуй, - голос Салхофоны тих, невыразителен, и пуст. Совершенно не похож на прежний, - как поживаешь?
Наверно, со стороны смотрится более чем странно. Когда-то он её победил, отстоял своё право на трон, они не виделись бесконечно долго, и вот – стоят напротив друг друга так, словно расстались только вчера.
Ему на неё наплевать, а что чувствует она, понять невозможно.
- Здравствуй, - помедлив, сухо и холодно отозвался Даркфлаер, - живу всяко лучше твоего, - тут он фыркнул.
По лицу Салхофоны скользнула мимолетная улыбка. Такая же пустая, как и взгляд.
- А с чего ты так решил? – мягко осведомилась бывшая ангелина, скрестив на груди руки. Говорила она очень тихо. Так тихо, что слышал её только Пятый.
- Ты не выглядишь особо счастливой, - усмехнулся Даркфлаер, - а хотя, мне, если честно, абсолютно наплевать.
Если бы не отталкивающая аура Пятого, многие прохожие наверняка посмотрели бы на него с негодованием.
Фонна еще раз едва заметно улыбнулась. Грубый и холодный тон Даркфлаера её ничуть не задел и тем более не испугал.
Падшая его не боялась – это Флаерс чувствовал явно. Но ему всё равно, боятся его или нет. Упиваться страхом – прерогатива Вторых, а Пятым важен только результат.
- Я знаю, - негромко ответила Салхофона, не сводя с Даркфлаера пустого взгляда, - знаю, какой ты. Знаю о вас всё, - тут Падшая невыразительно усмехнулась, - я отлично представляла, чем могла управлять, и какой быть. Поэтому ты не скажешь о себе и своих подчиненных то, что мне может быть неизвестно.
Безразличие в тоне Салхофоны кому угодно показалось бы неестественным. Но только не Даркфлаеру – поначалу он сохранял такое же ненормальное спокойствие и равнодушие, когда уходил Найтария.
- Всё знаешь, говоришь? – Пятый сощурил глаза, - ну и как? Сожалеешь о том, чего лишилась? И есть ли ощущение, что тебя раздавили и унизили?
Если Салхофона что-то чувствует, то Даркфлаер это поймет. Как бы Падшая не скрывала свои эмоции, сколько блоков бы не ставила – для дьявола эти преграды не серьезнее бумаги.
- В первое время, - спокойно и равнодушно ответила бывшая ангелина, - а сейчас, если бы предо мной стоял выбор – жить смертной, или же вернуться обратно – я бы рассмеялась предложившему в лицо.
«Рассмеялась ли? Не похоже, что ты умеешь смеяться.» - с безразличием подумал Даркфлаер.
Фонна не лгала. Пятый даже ощутил некоторую досаду.
Салхофона вновь едва заметно улыбнулась.
- Наверное, ты сейчас скажешь, чтобы я шла вон. Но всё-таки наберусь наглости спросить, - произнесла она, - не позволишь ли составить тебе компанию?
Даркфлаер хмыкнул. Вопрос показался ему забавным.
- Очень интересно, - сухо протянул Пятый, - а ведь при ином исходе нашей схватки, ты бы только презрительно на меня посмотрела, и пошла дальше. Ведь так? А тогда не стоит ли мне отплатить тебе той же монетой?
  Падшая опустив глаза. Её аура оставалась такой же спокойной и ровной.
- Дело твоё. Я не настаиваю, - равнодушно произнесла Салхофона.
«Интересно, а если отказать, это спокойствие нарушится?» -  отстраненно подумал Пятый. Но с точки зрения выгоды, проверка ничего не стоит. Если Фонну заденет – он испытает мимолетное удовольствие, не больше. Да и такой пустяковый отказ не способен серьезно разочаровать. Только особо ранимых и чувствительных личностей, к коим Фонна явно не относится.
- Мне всё равно, - помедлив, с безразличием отозвался Даркфлаер. Падшая едва заметно улыбнулась.
- Тогда к фонтану?

5. Выгода. 

Она помогала ему держать себя в руках. Он приносил разнообразие в её скучную повседневную жизнь.
Встречались поздними вечерами, когда Салхофона освобождалась. Обычно сидели на кухне, пили горячий мятный чай, и разговаривали о чём угодно, только не об ангелах, демонах, и миропорядке. Разве что изредка, вскользь вспоминая времена абсолютного света, и при этом ухмыляясь. Даркфлаер – надменно и презрительно. Фонна – пусто и неэмоционально.
Почему она из вздорной и импульсивной девчонки превратилась в пустую фарфоровую куклу, Пятого мало интересовало – ему важно только то, что с Салхофоной можно скоротать время, успокоить нервы, и в последствии не срываться по любому пустяку.
Жизнь Падшей ему безразлична. Только один раз он равнодушно отметил, что у Фонны нет ни друзей, ни мужа. Салхофона же ответила, что ей вполне хватает Хирафуне.
Совершенно не стыдно Флаерсу признать, что общество бывшей ангелины ему помогало, и очень сильно. Но взамен за помощь он платил только своей компанией. Пятый оставался верен собственным принципам, и прямо сказал Фонне, что ему наплевать на её жизнь. Он не будет помогать, если она попадет в беду, не будет поддерживать, утешать, защищать. Фонна только неэмоционально улыбнулась, и ответила, что она взрослая девочка, может за себя постоять, а про эмоции можно забыть.
В самом деле – Падшая никогда не грустит, не плачет. Часто улыбается, но её улыбки пусты, как сердца демонов Смерти. А в постели никогда Пятый не слышал от неё «я не хочу», никогда она не возражала, не жаловалась на боль. Покорность Фонны Даркфлаера только радовала, ибо всякого Пятого раздражает, когда идут против его воли.
Но нельзя сказать, что равнодушие Флаерса абсолютно. Кое-что всё-таки интересовало. Смутно, легко, ненавязчиво маячило на заднем плане один вопрос, который Даркфлаер всё хотел задать, да постоянно забывал, как что-то неважное.
В этот раз он пришел поздно ночью. Фонна, как и ожидал Пятый, не спала. Босая, она сидела на кровати, обхватив руками худые колени.
- Ты давно не заходил, - тихо произнесла Салхофона, не сводя стеклянного взгляда с окна, за которым в сумасшедшем вальсе кружится метель.
В темноте кожа Фонны казалась бледнее обычного, а лицо – худее и острее. Под глазами чётко проступали синие круги.
- Последние дни выдались напряженными? – без особого интереса спросил Пятый, проигнорировав замечание о визитах. У него возникли сугубо личные причины, кои Падшей не касаются.
Салхофона едва заметно улыбнулась.
-  А мне казалось, тебе наплевать, - произнесла она, не отрывая взгляда от окна, - да. Но теперь всё в порядке. Дали отгул на пару дней. Потому можешь приходить пораньше.
Вид Фонны – уставший, измотанный, жалкий – напомнил Даркфлаеру о том вопросе.
- Подумаю над предложением, - негромко отозвался Пятый, изучая Салхофону пристальным взглядом. Спросил он резко, без предисловий, холодным и спокойным тоном, - чем бытиё смертных лучше нашего?
  Одно дело – добровольный уход обычного демона. А совершенно другое - падение Кандидата, коего ждало куда большее.
Глядя на Салхофону, Даркфлаер смутно испытал что-то, похожее на удивление и недоверие. Неужели эта женщина – уверенная в себе, властная, амбициозная, упёртая, гордая – смогла от всего отказаться, и так спокойно перенести поражение? В представлении Флаерса, Фонна совершенно на это не способна.
- Причина у меня та же, что и у большинства ушедших и Падших, - негромко и спокойно ответила Салхофона, опустив взгляд, - душа.
Даркфлаер фыркнул с глубоким пренебрежением.
- Душа? – с легкой насмешкой переспросил он, - я видел тех демонов, что ушли ради неё, и ты не похожа ни на одного. Те обзавелись семьей, нашли своё место в жизни, и счастливы, как смертные. А ты, Фонна? У тебя ни друзей, кроме Хирафуне, ни мужа, а жизнь сера. В чём же она, твоя душа?
- В покое, - невозмутимо отозвалась Салхофона, - наблюдая за вами, за Разрушителями, общаясь с тобой, я поняла, что сделала правильный выбор. Осознала, от чего спаслась. Вернее, - тут она усмехнулась, - от чего ты меня спас.
Кажется, Салхофона забыла, что даже с ограничениями, дьяволы способны отличать ложь от правды.
- Покой, говоришь… - медленно произнес Даркфлаер. Он начинал понимать, - ты недоговариваешь. Не ты ли сама призналась, что «некоторое время» чувствовала себя паршиво из-за поражения?
Салхофона молчала, а её аура оставалась такой же спокойной и ровной, но теперь Флаерс понял, почему. И ему стало мерзко.
- Насколько же паршиво ты себя чувствовала? – наклонившись к Салхофоне, вкрадчиво и злобно спросил Пятый, изучая её лицо внимательным и пристальным взглядом. Ни один мускул Фонны не дрогнул, - что попросту выжгла себе все чувства и эмоции!? – его голос на краткий миг сорвался. Но Падшая осталась такой же невозмутимой .
- Это побочный эффект, - безразлично ответила она, не поднимая взгляда. Если не знать всей правды, может показаться, что её поведение странное, неестественно для того, на кого срывается верховный дьявол, - мне пришлось прибегнуть к магии.
- И вместе с отрицательными эмоциями ты уничтожила и положительные – настолько сильно было твоё отчаяние, что ты потеряла чувство меры, -  прорычал Даркфлаер. В его голосе звучало глубокое презрение, - мне жалко смотреть на тебя, Фонна. Я не думал, что воин, противостоявший мне, опустится до такого! - с отвращением процедил он сквозь зубы, резко отстранившись.
Падшая молчала.
Даркфлаер глубоко вдохнул и прикрыл глаза, пытаясь справиться с накатившей яростью, взявшейся непонятно откуда.
Проклятье, что же его так задело!? То, что Салхофона, будучи более чем достойным противником, так опустилась? Разочарование ли это в воине, которого Пятый уважал? Но раньше он никогда не срывался по таким вещам. Немало настоящих воинов пало в его глазах. Некоторые – куда серьезнее Салхофоны.
Нужно вернуться к себе и успокоиться, немедленно. Но Флаерс не чувствовал ни сил, ни желания. Пятого как будто что-то связало.
Салхофона вдруг встала, и совершенно безбоязненно коснулась плеча Даркфлаера. По его телу  пробежал холодок, заморозивший все эмоции. Гнев, презрение, шок – всё пропало.
Глядя в пол, Падшая тихо произнесла:
- Поэтому-то я не жалею ни о своем поступке, ни о выборе. Эмоции затмевают разум, мешают видеть очевидное. И ты – прямое тому доказательство.
- О чём ты? – сухо спросил Даркфлаер, напрягшись.
Неужели она знает!? И если да, то откуда!?
Салхофона словно мысли читала.
- Ты забыл, что я сказала тебе в день нашей встречи, - произнесла она, - я знаю о Пятых всё, что только можно. Знаю о вашей гордости, о ваших правилах. И знаю, что может вывести вас из себя. Твоя вспышка объясняется очень легко, Пятый.
Даркфлаер промолчал. В самом деле, глупо скрывать очевидное.
Она не выдержала и сорвалась. Так же под давлением эмоций, и, возможно, не понимая, что творит. Как и он.
За это её хотелось убить. За то, что она - напоминание о собственной слабости.
- Но я знаю, что в отличие от меня, ты можешь всё исправить, - Салхофона сильнее сжала его плечо. Взгляд она не поднимала, - у тебя бесценное преимущество. Потому нет нужды серчать, Флаерс.
«Ничего она не понимает,» - зло подумал Пятый, - «совершенно ничего!».
Он – лидер. Он должен быть совершеннее всех своих подчиненных, вместе взятых. Должен подавать им пример. Даркфлаер по отношению к себе очень строг. Подчиненным он спускает многое,  себе - ничего. Слабость для него – пусть и одна-единственная, допущенная за всё бесконечное время! – великий позор.
Он может себя контролировать, может сдерживаться. Но непостоянно. Именно поэтому приходил к Салхофоне.
Но как быть теперь? Когда от одного взгляд на эту женщину в памяти тут же вспыхивают моменты давнего прошлого, и накатывает ненависть к самому себе? И в то же время пустота в глазах Салхофоны шепчет о том, что для него не всё потеряно, в отличие от Падшей.
- Я могу напоминать как о твоей слабости, так и о том, что ты, в отличие от меня, можешь всё исправить, - продолжает шептать Фонна, - что ты сильнее меня, что для тебя еще ничего не закончено. Что выберешь, Пятый? Гордость или покой?
Даркфлаер не выдержал - приподняв голову Салхофоны за подбородок, он пристально всмотрелся в её глаза, но ничего, окромя обыденной пустоты, не увидел.
- Что ты ожидал? – тихо спросила Падшая, -  уж не просьбу ли «не покидай меня»?
- Какая ты проницательная! - зло фыркнул Даркфлаер, - проклятье. Ты выжгла эмоции, дабы не сойти с ума, но это, кажется, не спасло. Даже наоборот. Фонна, ты сама осознаешь, какой жизнью живешь, и кому помогаешь!? Зачем, Свет тебя дери!?
Салхофона едва заметно улыбнулась.
- Я всё прекрасно понимаю, дьявол Разрушения, - прошептала она, - и помогаю в благодарность за то, что спас меня от такой жизни. Лучше буду существовать куклой, нежели агрессивным животным.
Даркфлаер презрительно поджал губы. Даже у агрессивных животных есть какие-то цели, смысл жизни, в то время как у фарфоровых кукол, лишенных чувств, желаний, и эмоций, нет ничего. Существование подобных Фонне пусто и бессмысленно для них самих.
Похоже, Салхофона стала единственным исключением. Но ежели «союз» выйдет за рамки, избавиться от этого позора куда легче. Рука Даркфлаера не дрогнет, ибо Пятые и слышать не хотят о выборе между гордостью и выгодой.

"Тоска", Dragon World. Изначально должно было стать вступлением к яойке. Но вылилось в самостоятельную зарисовку.

Над Кассирскими горами танцует метель, в сумасшедшем вальсе кружатся снежинки. Свистящее пение ветра разносится по коридорам Цитадели, и терзает души оставленных на карауле личей.
Одни едва слышно рычат, махая хвостами, царапая когтями пол, и ругая собственное бессилие. Другие жалобно скулят, почти плачут, точно брошенные и голодные щёнки. А третьи стараются сохранять невозмутимость, игнорировать манящий голос вьюги, и заглушить требовательный, бесконечно тоскливый вой души мыслями о том, что воля Хозяина превыше всего. 
Но даже Он не может запретить тосковать.
Эх, оставить бы сейчас эту душную и осточертевшую цитадель! Расправить крылья, размять кости, и с победным, счастливым рёвом вылететь навстречу метели! Лететь бок о бок с ледяными ветрами, порывами крыльев разгонять снежинки, пьянеть от пения ветра, наслаждаться мнимой свободой и мнимым счастьем! Такими недолговечными, такими родными.
Но Кристаэлл ясно сказал – охранять цитадель. Никого не пускать. И ни шагу с поста.
Его не ослушаешься. Неважно, хочешь ты этого, или нет.
Соль на рану добавляют еще и мысли о том, что сейчас свободные от караула  братья и сестры резвятся во вьюге, точно дельфины в море, и в голос злобно и презрительно смеются над собратьями, запертыми в Цитадели приказом Хозяина.
  Зависть – очень щедрая женщина. Она никого не обделяет своими объятиями. Тем более любимых ею мёртвых.
- Ничего страшного, - спокойно и прохладно говорят  более трезвомыслящие личи, которые еще как-то могут с собой совладать, - придет и их время стоять на страже безвольными псами.
- Верно! Перестаньте скулить, жалкие и слабые щенки! - подхватывая, злобно скалятся и рычат старшие. Скулящие, конечно, замолкают, но ненадолго. Слишком сильно терзает их души пение вьюги, так сильно, что скрывать боль и тоску просто невозможно.
А старшие злятся не на «щенков», вовсе нет. На себя, на свою собственную слабость перед сладким зовом буйных холодных ветров.